Александр Галич

✖

Тональность: ▼ 0 ▲

 

 

1 из 4

2 из 4

3 из 4

4 из 4

1 из 5

2 из 5

3 из 5

4 из 5

5 из 5

 

 

 

                   памяти Осипа Эмильевича Мандельштама


     Dm                  Gm
Всю ночь за стеной ворковала гитара,
   A                Dm
Сосед-прощелыга крутил юбилей,
                        Gm
А два понятых, словно два санитара,
    C      C#           C      C#
А два понятых, словно два санитара,
   A                         Dm
Зевая, томились у черных дверей.

      Dm                 Gm
   И жирные пальцы с неспешной заботой
       A                Dm
   Кромешной своей занимались работой,
       C              F
   И две королевы глядели в молчаньи,
        C                   F
   Как пальцы копались в бумажном мочале,

           Gm                Dm
      Как жирно листали за книжкою книжку,
         Gm                     Dm
      А сам-то король — все бочком, да вприпрыжку,
               C                    F
      Чтоб взглядом не выдать — не та ли страница,
            A                   Dm
      Чтоб рядом не видеть безглазые лица!

            Dm               Gm
         А пальцы искали крамолу, крамолу...
            A                    Dm
         А там, за стеной все гоняли "Рамону":
            D   A
         Рамона...
                D
         Рамона...

"И некому молвить:
Из табора улицы темной..."

    Dm                 Gm
И глядя, как пальцы шуруют в обивке,
     A                             Dm
Вольно ж тебе было, он думал, вольно!
                  Gm
Глотай своего якобинства опивки!
    C             F
Глотай своего якобинства опивки!
   A                       Dm
Не уксус ещё, но уже не вино.

   Щелкунчик-скворец, простофиля-Емеля,
   Зачем ты ввязался в чужое похмелье?!
   На что ты истратил свои золотые?!
   И скучно следили за ним понятые...

      А две королевы бездарно курили
      И тоже казнили себя и корили —
      За лень, за небрежный кивок на вокзале,
      За все, что ему второпях не сказали...

         А пальцы копались, и рвалась бумага...
         И пел за стеной тенорок-бедолага:
         Рамона...
         Рамона...

"И некому молвить:
Из табора улицы темной..."

По улице черной, за вороном черным,
За этой каретой, где окна крестом,
Я буду метаться в дозоре почетном,
Я буду метаться в дозоре почетном,
Пока, обессилев, не рухну пластом!

   Но песня останется, песня осталось!
   Не к песне, а к сердцу подходит усталость,
   И хочешь, не хочешь — слезай с карусели,
   И хочешь, не хочешь — конец одиссеи!

      Но нас не помчат паруса на Итаку:
      В наш век на Итаку везут по этапу,
      Везут Одиссея в телячьем вагоне,
      Где только и счастья, что нету погони!

         Где, выпив "ханжи", на потеху вагону,
         Блатарь-одессит распевает "Рамону":
         Рамона, какой простор вокруг, взгляни...
         Рамона, и в целом мире мы одни...

"И некому молвить... И некому молвить...
И некому, господи, некому молвить...
Из табора улицы темной..."